«Педагогические духи» доктора Фигдора

 

Психоаналитически-педагогическая воспитательная консультация. Просвещение. Что отличает «педагогические дљхи» от простых заблуждений? Что скрывают «педагогические духи»? Чувство вины и его последствия.

 

Иногда простого понимания проблемы бывает достаточно для достижения желаемых изменений, то есть для разрешения кризисной ситуации. Но только иногда! Чаще всего одного рационального понимания мало, даже в тех случаях, когда родители или воспитатели сами ищут совета, соглашаются с его правильностью и готовы ему следовать. Более того, добрые советы только раздражают. Кто не знает, как действуют на нервы именно добрые советы и какую бурю плохо скрываемых эмоций, вплоть до ярости и страха, могут они вызвать!

 

Особенно это касается советов в области воспитания. Простыми рациональными предложениями добиться здесь можно немногого. А все дело в том, что воспитание имеет дело с чувствами, а у чувств, как мы уже знаем, своя жизнь. Психические потребности изобретательны, они всегда находят пути к своему удовлетворению.

 

Так что же, надежда лишь на психоанализ?

 

Фигдор рассказывает в одной из своих работ:

 

«Фрау Г. на протяжении нескольких недель отказывала своему разведенному мужу в обычных посещениях ребенка по той причине, что ее шестилетний сын Бертрам в следующие за этими посещениями дни „просто сам не свой и становится очень агрессивным“, что „не ускользнуло даже от его учительницы“. Фрау Г. пришла ко мне, чтобы получить профессиональную поддержку в своей борьбе против отца. Я не сомневался в справедливости ее наблюдений по отношению к сыну, но для меня, в отличие от матери, интерпретация („посещения отца наносят вред ребенку“) и сделанные из этого выводы не показались такими уж очевидными.

 

В ходе консультации выяснилось, как тяжело дался Фрау Г. развод с мужем, круг жизненных интересов которого постепенно все больше и больше отдалялся от семьи. После очередной измены ей удалось так его возненавидеть, что она смогла наконец с ним расстаться. И тут она призналась мне и себе самой, какое ужасное чувство вины по отношению к ребенку вызвало у нее это решение и как ей хотелось бы избавиться от этого чувства, а это могло удаться лишь при условии, если она поверит, что ребенок не очень страдает от разлуки с отцом. Когда позже — с моей помощью — ей удалось на время забыть о своем чувстве вины, она сумела также понять, что поведение Бертрама было его реакцией на разлуку, а не на встречу с отцом. Интерпретация матери, что мальчику, мол, плохо в те дни, когда он навещает отца, имела своей задачей избавить мать от необходимости признаться себе в том, что ребенок страдает как раз из-за разлуки с отцом. В тот момент, когда ей удалось в большой степени смириться со своим чувством вины, у нее отпала и необходимость мешать его возникновению при помощи версии, будто посещения вредят ребенку. И поскольку ее оценка ситуации освободилась от функции защиты, она начала „благоразумно“ задумываться о своем поведении, взвешивая профессиональные советы, чем и был подготовлен путь к положительным изменениям».

 

Так что же произошло?

 

Консультанту удалось — и это в считанные часы! — сделать сознательными чувства, которые руководили этой матерью. Это, конечно, нельзя считать настоящим психотерапевтическим достижением. Ее чувство вины и ненависть к бывшему мужу, а также страх перед потерей любви сына не исчезли, но один лишь факт, что мать стала осознавать эти чувства, сыграл огромную роль в улучшении психической атмосферы в целом. С другой стороны, все эти чувства абсолютно нормальны (скорее странно было бы, если бы их не было) и не могут просто так исчезнуть. Поэтому чрезвычайно важно их осознать, то есть сделать их из бессознательных сознательными, и учиться с ними жить. Любой стратег вам скажет: чтобы одолеть врага, надо знать, где он дислоцирован, а также в чем его сила и слабость.

 

Психоаналитически-педагогическая консультация как раз и сосредотачивает свое внимание на том, чтобы сделать сознательными те чувства и влечения родителей, которые руководят их сомнительными действиями. Такой процесс нельзя приравнять к психоаналитической терапии, это лишь малая ее часть. Гельмут Фигдор называет работу с родителями разъяснением, или просвещением (Aufklдrung).

 

Он пишет:

 

«Я совершенно сознательно применяю понятие „разъяснение“, а не, казалось бы, близлежащее „информация“. Информация имеет в виду лишь росток знания. Просвещение, напротив, привносит то особое знание, которое заставляет увидеть мир в ином свете; оно означает прыжок на новый уровень сознания, заставляя выйти за рамки той ограниченности, которая возникает, скажем, на основе суеверий, мифов, страхов, устоявшихся представлений и пр. Просвещение помогает приобрести то чувство свободы, которое необходимо для умения сознательно выстраивать свою собственную жизнь (это называется также эмансипацией). Итак, речь не просто о каком-то ростке знания, а о действенном, изменяющем, инициативном знании. (К слову, это можно сравнить с толкованием бессознательного душевного содержания в психоаналитической терапии.)

 

Не случайно понятие разъяснения используется также для посвящения в тайны сексуальности. Благодаря психоанализу мы знаем, как волнуют, смущают и пугают инфантильные сексуальные теории и все то, что дети случайно узнают о сексуальности (скажем, своих родителей). Еще один положительный эффект сознательного просвещения в данном случае — оно открывает ребенку существование любви, совсем иной по своей природе, чем его любовь к родителям, то есть той любви, которая не связана с зависимостью и страхом перед властью „больших“. Особенно впечатляюще выглядит полярность знания и страха зависимости в ритуальных формах „сексуального посвящения мужчин“ в обрядах многих первобытных культур, существующих и до нашего времени. В этом посвящении подчеркивается разница между мужчинами, которые знают тайну, и женщинами и детьми, которым знать ее не дано. Основное значение такого посвящения заключается в открытии тайны, что духов, которые до этого причиняли вам столько страха, на самом деле не существует, и что те служат лишь для устрашения детей и женщин, чтобы их можно было получше держать в руках».

 

Чем отличаются так называемые «педагогические духи» от простых заблуждений? А все дело в том, что за этими, казалось бы, «простыми» заблуждениями скрываются важные чувства и потребности. Поэтому избавиться от таких заблуждений при помощи обычных теоретических знаний невозможно.

 

Например, нет разведенных родителей, которые не знали бы, что детям после развода необходимо поддерживать отношения с отцом и что от любви обоих родителей и любви ребенка к обоим родителям зависит все его будущее психическое здоровье. Как же тогда получается, что мать с удивительной уверенностью приходит вдруг к выводу, что «посещения отца вредят сыну»? И почему ей кажется столь очевидным вывод — «такой отец нам не нужен»? Если «такой» муж не нужен ей, то она автоматически считает, что «такой» отец не нужен и ее детям.

 

Не будем, однако, торопиться с осуждением! Ведь все дело в том, что этой матери причиняет огромную боль любой контакт с человеком, который когда-то обещал ей «золотые горы», а потом предал ее (или пусть даже она обманулась в нем сама). А как больно видеть, что твой любимый ребенок испытывает любовь к твоему «врагу»! Сюда примешивается также захлестывающее чувство вины, что делает ситуацию совершенно невыносимой. Так что же удивительного, если мать «свято» верит в свою версию! Можно ли назвать это простым заблуждением? Нет, это «дух», который злорадно нашептывает ей: не позволяй, мол, сыну любить этого ужасного человека, ведь он может плохо повлиять и на него... Итак, не ребенку вреден контакт с отцом, это матери нестерпимо больно признаться себе самой в собственных чувствах ненависти, вины и страха. Тут-то и приходит на выручку злорадный «дух».

 

Редкий воспитатель не знает, что изоляция ребенка в качестве наказания может нанести ему тяжелую психическую травму. Тем не менее очень часто расшалившегося малыша отправляют в гардеробную — иди, мол, посиди один и подумай над своим поведением. Воспитатели также прекрасно знают, что шаловливые дети часто психически здоровее абсолютно послушных, и детская агрессивность не катастрофа, а в большой степени нормальный фактор развития. Но одно дело — теоретическое знание, и другое — повседневная воспитательная практика. На практике именно живые, смело заявляющие о себе дети часто характеризуются как «трудные». Отчего? Да оттого, что иначе воспитателю пришлось бы сознаться себе, что с 20–30 здоровыми шалунами он бы никогда не справился и что ему просто необходимо иметь в группе послушных, депрессивных детей, которые делают по первой указке все, что от них требуется, и которых можно ставить в пример другим.

 

Подобного рода «заблуждения» защищают нас от большей беды, а именно от невыносимого чувства вины и ощущения собственной неполноценности. Ведь как часто нам кажется, что другим удается легко справляться с воспитательными задачами, и только мы... Таким образом, всевозможные теории, например отождествление исключительного послушания с социальной зрелостью, помогают перенести вину на другого, в данном случае на ребенка, освободив таким образом собственную совесть.

 

 

 

Посмотрим повнимательнее на некоторых «духов» и попробуем понять, в чем их цель и от каких бед они защищают матерей, отцов, воспитателей и учителей.

 

«Я — хорошая мать, и поэтому отодвигаю мои личные потребности (работу, желание социального признания, сексуальность, покой, увлечения и т. д.) на задний план, главное для меня — дети».

 

Такая «героическая позиция» вполне приветствуется обществом, но посмотрим на нее с психологической стороны. Закон сохранения энергии распространяется также и на энергию психическую. Что же происходит теперь с моими потребностями, могут ли они просто так улетучиться, уступив место исключительно «героизму»? Конечно нет, так называемая самоотверженная мать — это несчастье для детей и для нее самой. С одной стороны, подавленные желания и потребности, не находя компенсации, станут настойчиво заявлять о себе в различных сомнительных действиях, например в педагогизировании отношения к ребенку. Или же они по-детски станут выражаться в упреках и жалобах на собственную жизнь, в слезах или молчаливой позиции «мученицы». А дети заплатят за такую материнскую самоотверженность тяжелым чувством вины: «Мама и без того такая бедная, а тут еще я...»

 

Ирине уже за сорок, а она до сих пор не может забыть о тех жертвах, которые приносила ее мать, оставшись одна с тремя детьми на руках. Эту женщину всю жизнь мучает нестерпимое чувство вины, оно не позволяет ей чувствовать себя счастливой. Со временем она и сама переняла от матери эту роль жертвы, теперь она одним своим несчастным видом вызывает у окружающих сочувствие.

 

Однако сочувствие — опасная штука. Легко посочувствовать постороннему человеку: мое сочувствие помогает мне чувствовать себя хорошим человеком, а это необходимо каждому из нас. Но представьте, что вам приходится жить под одной крышей с человеком, который 24 часа в сутки не позволяет вам забыть о том, что он жертва, и ждет от вас сочувствия и признания. Тогда ваши собственные потребности в ласке, защищенности и в том же сочувствии не имеют шансов на удовлетворение. Итак, подобная ситуация никак не способствует прочности дружеских или любовных отношений. Что греха таить, человек, берущий на себя роль мученика, рано или поздно начинает порядком действовать на нервы. И не стоит этому удивляться: с психологической стороны в этой роли заключен чудовищный агрессивный потенциал. Человек таким образом провоцирует окружающих постоянно о нем заботиться: «Если ты этого не сделаешь, то как же ты сможешь считать себя хорошим человеком?!»

 

В то же время саму женщину эта роль «самоотверженной матери» бессознательно защищает от осознания следующей истины: во многом, что она делает по отношению к детям и для детей, заключена огромная доля удовлетворения собственных потребностей. К примеру, успеваемость ребенка становится свидетельством собственной состоятельности и т. д.

 

Если не забывать о том, что дети в большой степени «лепят себя» с родителей, то с уверенностью можно сказать: ребенку не нужна мать, внушающая чувство вины своей самоотверженностью. Ему нужны такие родители, которые подавали бы пример позитивного отношения к жизни и умения бороться с трудностями, родители, на которых в общем и целом можно положиться, пусть даже они не всегда и не во всем правы.

 

Есть и противоположный «дух»:

 

«Я чувствую себя в настоящее время не очень хорошо, но мой ребенок не должен этого заметить».

 

Да как же он этого не заметит? У детей как будто существуют чувствительные антенны, настроенные на родительское самочувствие. Как бы нам ни хотелось всегда служить опорой нашим детям, всегда уметь их защитить, но каждый из нас порой бывает и слабым, и нервным, и больным. Мы знаем, однако, как это пугает детей, и поэтому тешим себя иллюзией, что можем скрыть свои проблемы от ребенка.

 

Существует также распространенное заблуждение: о том, чт причиняет боль, лучше не говорить — так, дескать, боль скорее утихнет или просто станет как бы несуществующей. Так ли это? Нет, скорее наоборот. С одной стороны, человек (взрослый или ребенок) остается один на один со своей болью, а с другой — эта боль обрастает и другими невыносимыми чувствами, среди которых самое ужасное — чувство стыда. Откуда оно берется? Дело в том, что в нашем сознании с детских лет откладывается убеждение, что замалчивается обычно то, о чем говорить стыдно (ведь часто так оно и есть). А если речь идет о чувствах, то получается, что стыдно о них не только говорить, стыдно их также и испытывать.

 

Поэтому, если мать плохо себя чувствует — будь то физически или психически, — лучше всего об этом сказать прямо («Извини, дорогой, но у меня сегодня болит голова и вообще я не в духе...»). Это принесет нам тройную пользу. Во-первых, теперь у ребенка нет необходимости теряться в догадках, — а ведь дети по причине своей абсолютной зависимости от взрослых склонны все принимать на свой счет («Мама мной недовольна, она меня больше не любит»). Во-вторых, когда родители не пытаются внушить детям иллюзию своей непогрешимости, дети получают возможность идентифицировать себя с живыми родителями. То есть, если ребенок имеет право брать пример с живых людей, если от него не ожидают какого бы то ни было «героизма» или «святости», он в будущем не будет стыдиться своих собственных слабостей, и как результат — ему легче будет прощать их другим.

 

И в-третьих, если мать откровенно скажет о том, что она неважно себя чувствует, и уверит ребенка, что это не связано с ним, что это скоро пройдет и тогда снова засветит солнышко, она таким образом освободит себя от собственного чувства вины.

 

 

 

А вот еще один «дух», относящийся к самым зловредным.

 

«Если я все буду делать правильно, то между мной и моими детьми никогда не возникнет никаких конфликтов». Или: «Хорошее воспитание должно протекать без давления авторитета, без угроз и наказаний», то есть «достаточно как следует объяснить детям необходимость тех или иных действий или запретов, как они сами будут соблюдать порядок».

 

На что мы можем с уверенностью сказать: глупости, дети сами этого не могут! Потому что они — дети!

 

Этот «дух» защищает от осознания того обстоятельства, что именно мы, взрослые, неизбежно являемся виновниками множества разочарований и обид, которые волей-неволей доставляем нашим любимым детям только потому, что именно нам предопределено самой судьбой отдавать приказания, устанавливать правила и требовать исполнения распоряжений. Дети сами не способны постоянно соблюдать границы, они нуждаются в том, чтобы кто-то их направлял.

 

Представьте себе ребенка, который в ответ на любое распоряжение говорил бы: да, мамочка, да папочка. Не подумаете ли вы о том, чтобы показать этого ребенка психиатру? Но с другой стороны, сами мы просто мечтаем о таких детях, потому что безоговорочное исполнение запретов и требований освободило бы нас от невыносимого чувства вины, неизбежно возникающего, когда мы сталкиваемся с детским непослушанием.

 

Любящим родителям и воспитателям ничего не хотелось бы больше, чем всегда видеть детей счастливыми и довольными, а детские протесты и непослушание заставляют их ощутить себя неудачниками в самом важном своем намерении. Вы спросите: что же делать? Ничего, нам с этим жить! Но если мы отдадим себе отчет в том, что сама жизнь не позволяет нам всегда быть только добрыми, это станет важным шагом к улучшению отношений. Кроме того, нельзя забывать, что именно протест, а не полная подчиненность (порой ошибочно принимаемая за так называемую социальную зрелость) является признаком психического здоровья ребенка. Главное, не отчаиваться в ответ на детские протесты и в таких объективно нелегких ситуациях не забывать о том, кто здесь взрослый, а кто ребенок, то есть в чьих руках находится объективная власть. А главное, как мы уже говорили, запрещая или отказывая, оставаться неизменно добрыми.

 

Тогда можно будет распроститься наконец с этим коварным «духом».

 

 

 

Еще один «дух»:

 

«Если мой ребенок душевно здоров, то он с удовольствием будет ходить в детский сад (или в школу)». Или: «Если с моим ребенком все в порядке, то со стороны воспитательницы или учительницы никогда не будет никаких нареканий».

 

Этот дух защищает от чувства вины, основанного на том, что мы прекрасно понимаем: детский сад при всех его плюсах все же в высокой степени репрессивная институция (слишком большие группы, слишком мало воспитателей и т. д.). Но даже в идеальных условиях частных детских садов важные желания и потребности ребенка на протяжении всего дня остаются неудовлетворенными, что, естественно, ведет к разочарованию и протестам. Кроме того, фактор конфликтов в человеческих отношениях, а значит, и конфликтов между детьми, между детьми и воспитателями, исключить невозможно. Поэтому недовольство ребенка детским садом заранее запрограммировано. И если у вашего ребенка возникают конфликты с воспитательницей или учительницей, не торопитесь никого винить, сначала следует разобраться, в чем дело, не забывая о том, что конфликты — неизбежная составная часть жизни. Подозрительно, когда их нет.

 

 

 

Есть и такой «дух»:

 

«Если мать (отец) по-настоящему любит своего ребенка, то она (он) никогда не сможет пожелать хотя бы на минуту от него избавиться».

 

Ничего подобного! Мать и отец — тоже люди, и нельзя требовать от них стать своего рода идеальной конструкцией «родители». Их желания и потребности тоже имеют право на жизнь. И ничего нет страшного, если в момент перегрузки или психической неуравновешенности мы на мгновение пожалеем о тех временах, когда у нас не было всех этих родительских забот. Мы не должны по этой причине испытывать потом муки совести. От этого наша любовь к детям не станет меньше. Напротив, опаснее, когда такая мысль остается бессознательной. Тогда она заставляет нас совершать действия, продиктованные исключительно чувством вины, к примеру в моменты собственных перегрузок бросать детям упреки в непослушании, лени и т. д. («Я и без того смертельно устаю, а ты...») Именно такие действия чаще всего и оказываются весьма сомнительными в педагогическом отношении.

 

Еще один «дух» нашептывает:

 

«Если я все буду делать правильно, то моему ребенку не придется ревновать к новорожденной сестренке (братишке)». Вариант: «Братья и сестры, если они душевно здоровы, обязательно любят друг друга».

 

Ерунда! Братья и сестры по природе своей конкуренты и враги, любимые враги. Это всегда надо иметь в виду. Поэтому воспитание добрых отношений между братьями и сестрами — это особое искусство. Опасно все пускать на самотек, если вы хотите, чтобы ваши дети, несмотря на все — абсолютно нормальные — конфликты, оставались хорошими друзьями.

 

Этот «дух» тоже защищает от чувства вины, которое неизбежно возникает у родителей при рождении нового ребенка.

 

А вот «дух», поселяющийся в разведенных родителях:

 

«Мой ребенок не проявляет по отношению к разводу никаких особенных реакций, итак, разлука с отцом не повлияла на него плохо». Другой «дух развода» (его мы видели у фрау Г.): «Ребенок после посещения отца совершенно расстроен. Итак, эти посещения вредят ребенку». А «дух» отца в ответ: «Все ясно... ребенок не хочет обратно к матери...»

 

Эти «духи» защищают все от тех же чувств вины, страха и боли, о чем мы подробно будем говорить в главах о разводе.

 

Воспитатели и учителя тоже пестуют своих «духов», например:

 

«Тихие, спокойные дети — это душевно здоровые и социально развитые дети». Или: «Если у меня трудности с детьми, то в этом виноваты родители, и именно они обязаны что-то предпринять!»; «Институциональные мероприятия, которые я провожу с детьми, достаточно хороши для каждого отдельного ребенка».

 

При этом имеется в виду следующее: дети не должны играть в догонялки (из соображений безопасности); они не имеют права кричать и должны в течение сорока пяти минут сосредоточиваться на учебном материале; кроме того, они не имеют права свободно выражать свое плохое настроение, разочарование или ярость и т. д.

 

В чем задача этих «духов»? Они освобождают от необходимости задуматься над содержанием наших правил и требований по отношению к детям. Всегда ли они целесообразны и приносят детям исключительную пользу?

 

Особенно коварный «дух» носит название «школьное партнерство»:

 

«Ученики, родители и учителя должны работать вместе», а точнее: «Родители должны заботиться об успеваемости и поведении детей».

 

Но так учителя просто освобождают себя от огромной части собственных проблем, перекладывая их на плечи родителей и обременяя их семейную жизнь дополнительными конфликтами.

 

 

 

То, что мы называем здесь «духами» родителей и воспитателей, не что иное, как психологически-педагогические теории или моральные требования, часто завышенные или просто невыполнимые, и поэтому в данной форме они крайне вредны.

 

Но эти «заблуждения» выполняют одну весьма важную функцию: они освобождают от необходимости осознания собственной не очень радостной роли в воспитательных ситуациях. Итак, это совершенно особые заблуждения, и родители, воспитатели и учителя оттого так сильно за них держатся, что они защищают от прорыва массивного чувства вины и страха, а также от проявления собственной открытой агрессивности и, не в последнюю очередь, от нарциссических обид. Здесь, конечно, огромную роль играет стабильность личности самого воспитателя.

 

Возьмем двух учителей, которые переносят ответственность за успеваемость своих учеников на родителей[1]. Они могут руководствоваться совсем разными соображениями. Один из них действительно верит в целесообразность и даже необходимость такого «партнерства», а если бы он в это не верил, то ему пришлось бы признаться себе, что это именно он является «мучителем», требуя порой от детей большего, чем они могут дать. Но как это сочетать с хорошим представлением о себе самом?.. Значит, для данного учителя такой взгляд на вещи исполняет важную роль психической защиты, спасая от нарциссических обид и от осознания собственной агрессивной роли по отношению к детям. Итак, в данном случае за убеждением учителя действительно скрывается «злой дух».

 

Другой же учитель аргументирует свою позицию вполне рационально, а именно: «Я не могу один отвечать за успеваемость тридцати лоботрясов, пусть эту заботу разделят со мной родители...» При этом он отдает себе отчет, что дети образованных родителей оказываются в привилегированном положении и что обучение попадает в руки непрофессионалов. Может быть, он также отдает себе отчет и в том, что, перекладывая свою ответственность на родителей, он обременяет семейную обстановку дополнительными конфликтами и проблемами, отнимая у детей и родителей часы счастливого общения. Но из каких-либо соображений все это кажется ему целесообразным, и он не опасается последствий. Тогда речь идет действительно о простом педагогическом заблуждении.

 

Итак, Фигдор называет «духами» те вредные заблуждения, от которых в большой степени зависит душевное равновесие воспитателя.

 

Он приводит такой пример.

 

Одна родительская пара решила разойтись. Инициатива исходила от матери, для нее жизнь с супругом стала невыносимой. В новых отношениях она вспомнила наконец, как чудесна может быть любовь. Но мысль о том, какую боль, а может, и пожизненную травму нанесет она своему семилетнему сыну, висит над нею дамокловым мечом. Тогда она начинает тешить себя надеждами, что разлука с отцом не нанесет Эриху большого вреда. Таким образом, она уже почти «закляла» своего «духа». Эрих сглотнул, когда родители сообщили ему о разводе, и сказал несмело: «Можно я пойду смотреть телевизор?» Мать с облегчением: «Слава Богу! Его развод не потряс!» В последующие дни она избегает вслух упоминать о разводе, чтобы защитить себя от необходимости столкновения с реакцией сына. Ей не хочется также видеть, что мальчик день ото дня становится все более угрюмым и замкнутым. Эрих регрессирует, становится непослушным, не хочет оставаться один, боится темноты и ночных кошмаров. Тогда мать интерпретирует его поведение как «упрямство» и попытку использовать в своих целях ее тяжелую ситуацию. Она начинает подозревать отца и свекровь в том, что те настраивают ребенка против нее, и, обижаясь на предполагаемую «неверность» сына, раздражается и бросает мальчику всевозможные упреки. Когда же ребенок начинает болеть и его школьные успехи тоже снижаются, ей, как и фрау Г., ничего не остается, как свалить все на «дурное влияние отца». Она берет у домашнего врача справку, что частые посещения отца плохо влияют на здоровье ребенка, выводят его из душевного равновесия, и на основании этой справки суд выносит решение об отмене посещений на полгода. После этого Эрих чувствует себя преданным отцом и сам отказывается от всякого контакта...

 

Теперь вы понимаете, почему такое убеждение, как «Мой ребенок не прореагировал на развод, значит, он не причинил ему большого вреда» Фигдор считает одним из самых злобных «духов».

 

В принципе у матери были две возможности. Первая — посмотреть, так ли это на самом деле (чего она, однако, сделать не может, чтобы не оказаться раздавленной собственным чувством вины). Другая возможность — «поверить» в то, что развод не причинил ребенку большой боли, в результате чего она и рассматривает поведение сына как неверность, неблагодарность, видя в этом «дурное влияние отца». Тут-то «злой дух» и одерживает победу, производя на свет своих отпрысков: страх потерять любовь ребенка, страх перед влиянием отца и страх перед школой (поскольку неуспеваемость ребенка становится свидетельством поражения матери).

 

Защита против собственного чувства вины мешает увидеть страдание ребенка. Но если мать этого не видит, значит, она не может прийти на помощь. В результате пропасть в отношениях матери и ребенка углубляется, а разрыв отношений сына с отцом лишь усиливает ее собственное страдание. Тесные отношения матери и ребенка при отсутствии третьего лица просто обречены на массивные конфликты, о чем мы подробнее будем говорить в последующих главах.

 

Чувство вины — очень опасное чувство. Оно отнимает силы и лишает разума. Надо учиться выносить собственную вину, учиться брать на себя ответственность за то, в чем мы действительно виноваты. Часто это те жизненные обстоятельства, которые нам все равно не по силам изменить, поэтому не имеет смысла искать оправданий или пытаться избавиться от собственного чувства вины, переложив свою вину на другого. Осознание ее, напротив, помогает искать компромиссы и предлагать компенсацию.

 

Не случайно психоаналитически-педагогическая консультация начинается с работы над ослаблением чувства вины родителей. Тогда страхи смягчаются, и родители в состоянии увидеть истинное положение вещей.