«Трудные дети» — кому с кем трудно?

 

Откуда берутся трудности? Любовь, зависимость и страх. Кому с кем трудно? Роль хорошего самочувствия воспитателя. Детский сад и «лечение» симптомов. Симптомы как средство коммуникации. Инфантильная амнезия. Роль принципиального доверия к миру. Шесть задач детского сада.

 

Мы попросим вас сейчас представить себе такую ситуацию. Семья. Родители любят друг друга и любят своих детей. Но понятие любви само по себе, как мы знаем, весьма непростое, поэтому важно посмотреть, в чем конкретно выражается эта любовь. Прежде всего — в уважении друг к другу и в уважении к личности ребенка. Однако это не значит, что в семье отсутствуют конфликты. Они есть, но разрешаются в относительно спокойных беседах и достаточно быстро. Итак, до массивных ссор дело не доходит, а главное, психическая зрелость родителей освобождает их от необходимости поиска виноватых, чтобы переместить на них собственное чувство вины. Они прекрасно осознают, кто здесь большой, а кто маленький, и реагируют на «дурное» поведение детей не такими замечаниями, как: «Хватит дурака валять», «Возьми себя в руки!», а предложением: «Ну, расскажи, миленький, что тебя беспокоит!» Эти родители не считают потерянным время, потраченное на общение с детьми, напротив, они наслаждаются этим общением и испытывают искренний интерес к развитию личности каждого ребенка.

 

А теперь представьте, что ребенок из этой семьи в школе «просто невыносим», он мешает на уроках, не желает заниматься, на переменах то и дело задирается, а родители в ответ лишь разводят руками и «уже просто не знают, что с ним делать».

 

Трудно представить, не правда ли? Конечно, и в лучших домах, как говорится, иногда заводятся мыши. Но если у таких родителей, в принципе хорошо понимающих детскую душу, ребенок вдруг начнет «валять дурака», они задумаются: что же произошло? И поскольку они в состоянии идентифицировать себя с ребенком, то сразу почувствуют, что за его агрессивностью наверняка скрывается большая боль, и спросят себя, откуда она взялась. Ведь агрессивность — это прежде всего форма выражения страха, а страх невозможно прогнать уговорами, приказами или наказаниями. Чтобы освободить человека от страха, необходимо сначала найти его причину.

 

Откуда берутся детские страхи? Где они зарождаются? Дома? В детском саду? В школе? Причины их возникновения не всегда очевидны, тем не менее чаще всего корни массивных детских страхов следует искать в семье.

 

Очень важно понять, что дети страшно боятся родительских ссор. Даже в тех случаях, когда мы, взрослые, не придаем ссоре большого значения и знаем, что через час у нас снова все будет нормально, ребенок испытывает огромный страх. Дети — в буквальном смысле продукт нашей любви, так понимают себя и они сами. Если родители ссорятся и ребенок видит, что они ненавидят друг друга, он начинает воспринимать себя плодом ненависти, что не может не разрушить его представлений о себе самом.

 

Вспомним, как зависимы дети от нашей любви. Об этом мы уже говорили в прошлой главе и будем повторять это снова и снова. Каждый знает, как это тяжело, когда тебя бросает любимый человек, — сердце может разорваться от боли и обиды. Но мы — взрослые, и мы в состоянии сами позаботиться о своем пропитании и крыше над головой. Таким образом, наше вынужденное одиночество (даже если и чревато материальными потерями), как правило, не влечет за собой прямой экзистенциальной угрозы.

 

А теперь попробуйте представить степень зависимости ребенка от любви взрослых. Не будем забывать, что он сам прекрасно понимает (хотя и не может выразить словами) эту зависимость, ведь любовь — единственная сила, которая обеспечивает ему существование. Он родился от любви, любовь дает ему стол и кров, защиту, нежность, привязанность. Без нее он потерян в этом большом мире. «Практической» пользы, так сказать, от детей нет, напротив, мы на них работаем, мы ради них чем-то жертвуем. А что заставляет нас это делать? Исключительно любовь, заложенная в нас самой природой.

 

Так что же удивительного в том, что ребенок боится потерять любовь? И что удивительного, если родительские ссоры он воспринимает как реальную угрозу всему своему существованию? А уж когда доходит до серьезных конфликтов или до развода, страхам ребенка нет предела. Об этом мы будем подробно говорить в главах, посвященных разводу.

 

Появление нового ребенка в семье тоже неизбежно вызывает большой страх. Ведь новый пришелец — объективная угроза: теперь с ним придется делить родительскую любовь, которой и одному-то часто не хватало. Чего греха таить, как бы мы ни старались, мы не в состоянии удовлетворить все потребности наших детей, так что ничего удивительного, если ребенок даже в самых благополучных семьях порой испытывает чувство неудовлетворенности. Родительский отказ или запрет воспринимается малышом как недостаток любви («Если бы мама меня любила, она бы никогда в жизни...»). Проблема, однако, не в этом. Полное удовлетворение запросов и потребностей, если бы и было возможно, тоже не было бы так уж замечательно: именно на основе неудовлетворенности развиваются способность к творчеству и умение принимать решения. Главное, чтобы свидетельств любви в жизни ребенка было значительно больше, чем свидетельств ее отсутствия.

 

Новорожденный братишка или сестренка, естественно, требует много внимания и заботы, так что страхи ребенка в большой степени оказываются подтвержденными. Что в этом случае можно предпринять? Прежде всего, не выпускать из внимания эти страхи, не считать их «глупостями», говорить о них, смягчать, при любой возможности предлагая компенсацию.

 

Смерть любимых бабушки или дедушки, как и вообще столкновение с явлением смерти, также может оставить глубокую травму. И если воспитательница понятия не имеет о семейных обстоятельствах ребенка, а видит всего лишь его «агрессивное» или «скучливое» настроение, ей будет казаться, что он просто «валяет дурака», «хочет показать, что он важнее всех» или что-то в этом духе. И реагировать она будет соответственно: выговорами, наказанием, пренебрежением... Не зря Фигдор всегда настаивает, чтобы родители информировали воспитательницу или учительницу о своих семейных трудностях. Все мы люди, ни у кого из нас нет таких чувств или жизненных обстоятельств, каких не было бы и у других людей. Ссоры или развод — это тоже явление вполне человеческое. Поэтому чрезвычайно важно, чтобы учительница или воспитательница вместо осуждения («Ах, этот Петя из такой семьи...») с добротой и пониманием относилась к «этому Пете», как и вообще к нормальным человеческим трудностям и к сути нашей человеческой природы.

 

В тех случаях, когда психика ребенка выходит из равновесия, мы говорим о симптомах. Одни из них хорошо видны, другие остаются в большой степени скрытыми. В чем чаще всего выражаются детские симптомы и как реагируют на них взрослые?

 

Скажем, ребенок начинает по ночам «ловить рыбку». Какова реакция родителей? Обычно начинается ожесточенная борьба с самим симптомом, без тени желания посмотреть, что же за ним кроется. Почему родители это делают? Потому что они глупые и бессердечные? Или за их действиями скорее кроется невыносимое беспокойство, вызывающее захлестывающее чувство вины, которое и заставляет закрывать глаза на очевидное? Они пробуют по ночам водить ребенка в туалет, или — хуже того — приобретают специальные матрацы, в которых при первом попадании влаги возникает слабый электрический разряд, от чего ребенок просыпается (поистине высокотехнологичное изобретение, достойное концлагеря). Если малыш после этого действительно «отказывается» от своего симптома, это празднуется как победа, без особых размышлений над тем, что на место этого симптома теперь, может быть, вступит что-нибудь гораздо более серьезное, например психосоматические заболевания.

 

Фигдор рассказывает о девятилетней девочке, страдавшей энурезом (ночным недержанием мочи). Обследование показало во всех отношениях прекрасно развитого ребенка. Девочка играла на фортепьяно, рисовала, хорошо училась, и у нее было много друзей. Но за всеми ее талантами и хорошим поведением скрывались большие боль и страх, связанные с рождением маленького братишки, к которому она, впрочем, испытывала самые нежные чувства. Глубоко в душе, однако, она переживала страх перед потерей родительской любви, и по ночам таким вот образом «выплакивала» свое горе. Мы видим: как бы досаден ни был этот симптом, но именно он защитил остальные области личности ребенка от разложения.

 

Это вообще очень распространенный феномен, на который постоянно обращают внимание психологи: послушные дети, не вызывающие никаких нареканий, слишком часто оказываются страдающими детьми. Просто они не смеют проявлять свою агрессивность и, пряча ее глубоко в себе, таким образом готовят почву для развития будущего невроза. У тех детей, которые позволяют себе проявлять агрессивность и протест, шансы благополучного развития намного выше.

 

Отсюда важный вопрос, касающийся так называемых трудных детей: так кому и с кем трудно? И второй вопрос: не лучше ли честно говорить о наших, взрослых трудностях, связанных с воспитанием детей, вместо того чтобы записывать ребенка в «трудные»? Эти наши трудности, с одной стороны, абсолютно нормальны: было бы странно, если бы воспитание протекало без конфликтов. А с другой стороны, не следует ли отдать себе отчет в том, что эти трудности нередко связаны с недостатком наших познаний в области устройства человеческой души?

 

Кстати, «трудности» — понятие довольно субъективное. Есть педагоги, которым легко удается «подобрать ключик» к агрессивным детям; но они совершенно теряются, когда приходится иметь дело с печальным, замкнутым ребенком. Другие же, напротив, умеют утешить и разговорить печального малыша и впадают в панику в присутствии крикливых или драчливых детей.

 

Гельмут Фигдор приводит пример из работы одной супервизионной группы. Учительница жалуется на девочку, «с которой она уже не знает, что делать». Та все знает наперед, у нее всегда готов ответ на любой вопрос, а если учительница спрашивает: «Почему ты не работаешь вместе с другими?», она отвечает: «А зачем, я и так все знаю!» «Вчера, — рассказывает учительница, — дети пишут задание, а она откладывает тетрадь и вытаскивает из парты книгу. Спрашиваю, это еще что такое? А она — я, мол, уже все сделала. Смотрю в тетрадь, действительно, все сделано». Но удрученному виду учительницы другие участники группы только улыбаются: «Нам бы побольше таких учеников!»

 

Не стоит спешить обвинять эту учительницу в недопонимании, ведь за каждой «глупостью» наверняка кроются свои причины. Смеяться над чувствами легко лишь в том случае, когда речь идет не о собственных чувствах, не правда ли? Фигдор спросил, не напоминает ли ей эта ситуация какую-либо историю из ее прошлого, может быть, из ее детства. Учительница задумалась и минутой позже в полном смущении, запинаясь, начала рассказывать историю своей ревности по отношению к старшей сестре. Та была красавица, прекрасно училась, и родители, казалось, ценили только ее, пренебрегая младшим ребенком. И вот сейчас эта «противная всезнайка», как она втайне про себя именовала «трудную» девочку, бессознательно напоминала ей о пережитых в детстве унижениях.

 

Но вот что интересно: стоило учительнице понять эту бессознательную связь, то есть сделать ее из бессознательной сознательной, как она совсем другими глазами стала смотреть на свою ученицу. Девочка перестала быть ее «лучезарной» старшей сестрой, а стала тем, чем была, — ребенком, и при этом достаточно талантливым. Еще через какое-то время учительница уже была в состоянии гордиться своей необыкновенной ученицей: каждый способный и старательный ученик становится как бы репрезентантом успеха учителя, а кто не любит свой успех?

 

Есть определенные нормы и правила, действительные для всех, но это не означает, что легкие отклонения от правил категорически запрещены. Особенно важно не патологизировать детские симптомы. Как мы уже говорили, с психоаналитической точки зрения, вся наша психическая жизнь базируется на симптомах. В известном смысле мы все невротики, то есть формирование каждого отдельного человеческого характера в ходе защиты против переживаний, внушающих страх, стыд, чувство вины и т. д., выстраивается по невротическому образцу. Каждый ребенок проходит этот трудный путь. Задача взрослых не в том, чтобы радикально освободить детей от негативных переживаний (подобное все равно невозможно), а в том, чтобы облегчить им путь становления характера. В чем именно должна заключаться эта помощь? Вы, вероятно, уже поняли, что в данной книге не найдете советов, как именно следует реагировать на ту или иную ситуацию, но вы узнаете, о каких именно чувствах идет речь в тех или иных жизненных ситуациях. Ваша любовь подскажет вам правильные решения, и они будут наверняка лучше тех, которые может предложить посторонний. Истинные эксперты по отношению к вашим детям — вы.

 

Чаще всего важно бывает не что сказать или сделать, а как сказать или сделать — в ожесточении или доброжелательно. Гуманность воспитательной позиции заключается в отказе от предвзятости и осуждения ребенка как «глупого» или «из такой семьи», в уважении к чувствам детей, какими бы ни были эти чувства. Только так можно облегчить жизнь себе и своим детям, только так можно помочь им в их титаническом труде по приспособлению и социализации. Для нас в этом тоже прямой выигрыш: доброжелательная позиция позволяет, несмотря на проявление требовательности, продолжать чувствовать себя хорошим человеком. Она же защищает от порчи наши отношения с детьми.

 

Что касается симптомов, в детском саду нельзя даже пытаться устанавливать какие-либо диагнозы! Что чрезвычайно важно в педагогических буднях, так это хорошее самочувствие воспитателя. Как его достигнуть? Прежде всего, воспитатель должен отказаться от веры в принципиальную возможность бесконфликтных и беспроблемных воспитательных будней. Повторяем: таковых не бывает! Если мы ежедневно вынуждены переживать множество конфликтов в себе самих, что же говорить о тех ситуациях, где речь идет о разных людях с разными характерами! Проблемы и конфликты, по выражению Фигдора, — это хлеб насущный педагогики. Основная задача педагогики и педагогов — поиск решений возникающих проблем, в ином случае нам не нужны были бы педагоги, достаточно было бы нянечек для присмотра за детьми.

 

Если же мы будем продолжать верить в возможность воцарения в группах мира, покоя и полной гармонии, в возможность того, что наши дети могут быть всегда всем довольны, а мы всегда только счастливы, нас ждет масса разочарований. Прежде всего, мы неизбежно будем чувствовать себя неудачниками.

 

По этой же причине следует отказаться от задачи «терапии» детских симптомов. Воспитателю это не по силам! Для этого у него нет ни опыта, ни специального образования, ни времени, ни возможностей. Если же вы зададитесь целью избавить ребенка от симптома (энуреза, агрессивного поведения, приступов плача, тика, заикания и т. д.), то вы неизбежно будете страшно переживать за каждый свой шаг, задаваясь вопросом, что вы снова сделали не так. И поскольку вас скорее всего ждет полная неудача, ваше огорчение ударит рикошетом по ребенку: он станет репрезентантом вашего провала, и вы наверняка станете его считать неблагодарным («В ответ на все мои старания!»), что неизбежно приведет к ненависти (и по-человечески это вполне понятно). От этого страдания малыша и ваши собственные страдания только усилятся.

 

Вы спросите: так что же делать? А вот что. Доброжелательно проинформировать родителей о ваших наблюдениях и тактично посоветовать обратиться за помощью. И всё! Давить на родителей бесполезно. Если мы станем обращаться с ними как с непослушными детьми, мы и пожнем лишь «детскую» строптивость. Нельзя при этом забывать, что в данной ситуации власть исключительно в родительских руках, нашей власти здесь нет!

 

Конечно, довольно неприятно то и дело менять «писуну» штаны, но пусть это останется единственной его и вашей неприятностью. Достаточно, если вы постараетесь делать это спокойно, без каких-либо унизительных замечаний или страдающих вздохов.

 

Лечение симптомов мы должны уступить специалистам. Кроме того, нельзя забывать: лечение — дело весьма длительное. Пока явятся результаты, ребенок, может быть, уже пойдет в школу, поэтому в любом случае нам не остается ничего иного, как жить с этими симптомами.

 

Огромная проблема для ребенка — это расставание с домом, с любимыми мамой и папой. В детском саду дети часто проводят слишком много времени, гораздо больше, чем это по силам их психике. Но у них нет выбора. Проблематика разлуки станет темой нашей следующей беседы, а пока скажем, что возраст от двух до шести лет — объективно самый трудный период в жизни человека. Это время невиданных «штормов» и «землетрясений».

 

Младенец — существо целиком телесное, в нем душа и тело едины. Процесс разъединения этих двух «субстанций» можно назвать процессом социализации, и на этом пути ребенка поджидают огромные душевные трудности. Многое из того, что ему приятно и дорого, оказывается не в чести у взрослых, от которых он целиком зависим. Речь идет прежде всего об инфантильной сексуальности (см. главу «Инфантильная сексуальность: важные этапы в развитии ребенка»). С двухлетнего возраста начинается период эдиповой влюбленности, мощные чувства буквально захлестывают малыша и ведут к невыносимым внутренним конфликтам. Влечения подвергаются вытеснению под давлением стыда и страха. Но так и должно быть: на основе эдипова комплекса развития в человеке вырабатывается то, что мы называем совестью. Тому, кто не прошел через этот «грех», грозит опасность навсегда остаться «безгрешным ребенком», то есть он будет, как маленький, продолжать отрывать бабочке крылья, не подозревая, что причинять боль живому существу — большой грех.

 

Безгрешность и социализация несовместимы. Известная доля чувств вины и стыда необходима, именно эти чувства лежат в основе наших внутренних нравственных законов. Но если человек в детстве оказывается погребенным под этими чувствами, если он не получает достаточно доказательств, что, несмотря на его «злые пожелания» и «недобрые фантазии», мама и папа его любят, то личность его может оказаться навсегда искалеченной, а значит, жизнь будет наполнена невыносимой душевной болью. Или же, вытеснив эти чувства, он станет находить удовлетворение в причинении боли другим.

 

У детского сада есть большие возможности, чтобы помочь ребенку в преодолении внутренних конфликтов. Конечно, воспитатели не могут целиком выправить «домашние» воспитательные ошибки, но если они будут знать, о каких именно опасностях идет речь, то смогут находить нужные слова для выражения чувств ребенка. Да, да, именно слова. Самые страшные раны человеческой душе наносятся словами, словами же они и излечиваются.

 

Однако это становится возможным лишь в том случае, если мы будем без осуждения относиться к «плохому» поведению детей, если мы не станем концентрироваться на «вине родителей», а будем обдумывать самый важный вопрос: как можно помочь ребенку преодолеть боль? А для этого, когда маленькие дети кричат, кусаются, царапаются, пинаются, надо не торопиться относить их к разряду «трудных», а попытаться понять их поведение как средство коммуникации. Маленький ребенок не может подойти к вам и сказать: «Знаешь, Мариванна, мне сегодня что-то очень нехорошо, меня мучают страх и беспокойство!» Вместо этого он кричит, раздражается или ломает игрушки.

 

Конечно, нелегко самому в ответ не впасть в отчаяние. Но если мы будем расценивать такое агрессивное детское поведение не как глупости и дурное домашнее воспитание, а как способ выражения обуревающих ребенка чувств, при помощи которого он желает довести до нашего сознания, что ему нехорошо, то и реагировать мы будем иначе. Конечно, мы запретим ему нападать на других детей, кричать или ломать вещи, но будем делать это без злости и осуждения. Мы возьмем ребенка за руку, отведем в сторонку и попытаемся выразить для него словами то, чего сам он выражать словами пока не умеет: «Я вижу, дорогой, что ты сегодня совсем плохо настроен. Ты чего-то боишься? Может, расскажешь, что тебя мучает...» и т. д.

 

Мы, взрослые, прекрасно знаем, какое это облегчение, когда в нужный момент рядом оказывается человек, способный нас понять и без осуждения отнестись к нашим мыслям и поступкам, которыми мы, может быть, и сами не очень гордимся. Это чистый бальзам для души. А почему у детей должно быть иначе? Проще говоря, реагировать на «дурное» поведение следует так, как если бы ребенок подошел к нам и поведал о своей боли.

 

Почему мы, взрослые, так часто испытываем по отношению к детям чувство, похожее на страх? Почему так часто можно услышать, что взрослые не способны понимать детей? Действительно ли это так? Или мы все же понимаем их слишком хорошо, но что-то принуждает нас внутренне бежать от этого понимания? И почему мы так мало можем вспомнить из собственного раннего детства? Нам вспоминаются какие-то обрывки, эпизоды, но полной картины своего детства никто из нас составить не может. Школьные годы вспоминаются уже более связно.

 

Фрейд в свое время открыл явление, названное им инфантильной амнезией. Что это значит? Как мы говорили, в раннем детстве ребенок подвержен очень сильным переживаниям и невыносимым душевным аффектам, которые он вынужден вытеснять, — происходит «активное» забывание. Пытаясь забыть душевную боль, стыд и страх, мы заодно забываем связанные с ними события.

 

Но вытеснение — коварная штука. Вытесненное так или иначе снова стремится в сознание. Общение с детьми активизирует в нас, взрослых, наши детские конфликты, что вызывает большое беспокойство. Старые аффекты снова пытаются прорваться наружу, и против них просто необходимо снова и снова воздвигать новую защиту. Тогда, вместо того чтобы попытаться вникнуть в суть происходящего, мы ищем рецепты. Тут и приходят на помощь различные псевдопедагогические постулаты: «Нельзя детям разрешать все», «Ребенок должен учиться отказываться» (о чем уже шла речь в прошлой главе) и т. д. Если кто-то, например, советует: «Когда ребенок шалит, его надо отсадить от группы — у меня это приносит желаемый эффект», мы не раздумывая прибегаем к такому методу. Этот рецепт, как мы уже говорили, может оказаться весьма действенным, но какой ценой будет достигнуто спокойствие? Изоляция может нанести психике ребенка непоправимый ущерб. Человек по природе своей — существо социальное, а в детях голос природы особенно громок. В раннем детстве мы живем исключительно чувствами, думать учимся много позже.

 

Психоаналитическая педагогика ставит перед собой задачу воспитания человека, способного испытывать счастье, творчески работать и любить. Но для этого необходимо прежде всего развить в детях принципиальное доверие к миру. И закладывается оно уже в первые часы, дни, недели, месяцы жизни человека.

 

Доброе отношение и доверие человека к миру в будущем зависит от доброты этого мира в детстве. Сами подумайте, как можно ощущать себя счастливым, если тебя окружают сплошные опасности? Человек, не испытывающий доверия, не способен чувствовать себя счастливым, а несчастные, в свою очередь, не способны подарить счастье другим.

 

Итак, детский сад может либо смягчить, либо усилить проблемы ребенка. Гельмут Фигдор предлагает воспитателям и родителям вместе заботиться о душевном состоянии детей. В чем именно это должно выражаться, мы расскажем в следующей главе. А сейчас перечислим сформулированные Фигдором основные задачи детского сада в том, что касается становления личности ребенка.

 

1. Прежде всего необходимо помогать ребенку в преодолении проблем, связанных с разлукой (о чем мы будем говорить подробнее в следующей главе).

 

Маленький ребенок воспринимает близких людей как бы в двух лицах. Когда мама дает, ласкает, удовлетворяет — она добрая фея. Но стоит ей сделать «такое лицо» или отказать в чем-либо ребенку, как в его глазах она мгновенно превращается в злую ведьму.

 

Отчего это происходит? Да все по той же причине слишком большой зависимости ребенка от любви. Мамин отказ означает для него лишение любви: когда мама «добрая» — она любит его, а когда отказывает, это значит, она его больше не любит. Тогда начинается борьба уже не столько за исполнение изначального желания, сколько за возвращение любви: эту злую ведьму необходимо изгнать, чтобы на ее место снова вернулась его добрая мама. В этом кроется причина столь ожесточенной порой борьбы малыша за исполнение желания: речь уже не о шоколаде или кукле, а о чем-то гораздо более серьезном — о маминой (папиной) любви.

 

К трем годам ребенок начинает понимать амбивалентность любовных отношений, то есть он уже знает: если мама и не всегда исключительно добрая, если она иногда отказывает и запрещает, это вовсе не значит, что она его разлюбила, — она остается той же, его любимой мамой. Этот момент считается моментом рождения личности человека, и именно в этом возрасте рекомендуется отдавать детей в детский сад. Пока в малыше не наметилось это понимание амбивалентности, разлука с домом и родителями означает лишение любви и сопровождается огромными страхами.

 

2. Помогать ребенку учиться поддерживать одновременные отношения более чем с одним человеком — это одна из основных задач детского сада. Младенец способен поддерживать отношения лишь с одним человеком, поэтому быстрая смена объекта часто вызывает плач. С развитием психики все постепенно меняется, но ребенок еще долго испытывает трудности, переключаясь от общения с одним человеком к общению с другим. Это умение становится одним из показателей зрелости характера.

 

Важно, чтобы воспитательница время от времени говорила с детьми о доме, о мамах, пусть даже у некоторых детей это и вызывает порой приступы печали или даже плач. Но не она своей беседой производит на свет детские страхи, те уже существуют. Воспитательница лишь помогает им выйти наружу, и это имеет благотворное действие. Плачущего ребенка можно утешить, а что делать с тем, кто прячет свои чувства? Ведь эти страхи разъедают душу изнутри, и помочь в этом случае нет никакой возможности.

 

И второе: незримое, но внутренне ощутимое присутствие матери освобождает воспитательницу от слишком сильных переносов. Волей-неволей ребенок переносит на воспитателя свои любовные чувства к родителям, и в этом есть свои плюсы. Иначе как он мог бы испытывать доверие к чужому человеку? Но в то же время этот перенос заставляет ребенка связывать с воспитательницей ожидания, которые в полной мере могут быть удовлетворены только дома. В группе из 20–30 детей в достаточной степени удовлетворить потребности ребенка в ласке, внимании, признании и т. д. порой просто невозможно. Поэтому ребенку необходимо понять, что воспитательница хотя и «как мама», но все же не мама. Это станет, с одной стороны, способствовать зрелости (ребенок таким образом учится различать желания, относящиеся к разным лицам), а с другой — облегчит жизнь воспитательнице: к ней в гораздо меньшей степени будут предъявляться ожидания, которые она не в состоянии удовлетворить.

 

3. Помогать ребенку в формировании сильной личности и укреплении характера. Мы знаем, что в страданиях и страхах человек теряет себя. Наши дети — по причине своей чрезвычайной зависимости — теряют себя и в тех случаях, когда им говорят, что чувств, которые они испытывают, не должно быть. То есть когда их осуждают за их чувства. А разве нас, взрослых, не раздражают больше всего советы типа: «Успокойся, не бери в голову»?

 

У чувств, как известно, своя жизнь, они не стучатся с вопросом, можно ли войти, они здесь независимо от нашей воли. Человек несет ответственность не за свои чувства, а исключительно за свои поступки. И от ребенка следует требовать ответственности за поступки, а не за чувства или желания. Итак, мы никогда не должны осуждать ребенка за его желания. Необходимый отказ следует адресовать исполнению желания, а не самому желанию. Желание имеет право быть также и тогда, когда исполнить его — по тем или иным причинам — невозможно.

 

В детском саду надо давать детям возможность узнавать себя, знакомиться с собой. У каждого ребенка есть свои особенности, и это необходимо подчеркивать. В наших правах и в нашей природе мы равны, но у каждого из нас есть свои исключительные свойства. Не стоит делить эти свойства на хорошие и плохие (на те, что имеют право на существование, и на те, которые следовало бы изгнать), будем расценивать их просто как свойства. Что мы имеем в виду? Вспомним Петю (из прошлой беседы), то и дело сталкивающего Аню с коня-качалки. Так пусть он станет в нашей характеристике не «маленьким хулиганом, из которого наверняка вырастет большой бандит», а просто нетерпеливым ребенком, тоже нуждающимся в помощи.

 

Можно ли разделить группу на «хороших» и «плохих» детей? Предположим, вы сделаете это, откинув всякие там этические сомнения. Но не придется ли вам, присмотревшись, прийти к выводу, что к «хорошим» вы отнесли послушных, то есть подчиненных и в большой степени депрессивных детей, которые не приносят больших трудностей вам? И не окажутся ли в числе «плохих» или «трудных» дети отважные, умеющие за себя постоять, способные к творчеству и бесстрашному исследованию мира? А может быть, вам как воспитателю стоит честно признаться себе в том, что вы схватитесь за голову, если придется работать с группой из 20–30 таких исключительно «творческих» детей?

 

Вы наверняка сейчас спрашиваете: так что же делать? А ничего! Просто отдать себе отчет в том, что «трудные» — это часто не свойство детей, а указание на то, что мы испытываем трудности в тех или иных воспитательных ситуациях. И нам с этим жить, причем так долго, как долго мы вообще будем иметь дело с детьми. Поэтому надо не отчаиваться, а, может быть, даже радоваться за «трудных» детей: ведь то, что мы называем трудностями, часто свидетельствует о развитии личности ребенка и о его самостоятельности. Это вопрос воспитательной позиции.

 

4. Помогать детям в развитии гетеросексуальной ориентации. Основа сдвигов в данной области, как известно, закладывается в раннем детстве. Основная беда в том, что в сфере воспитания детей почти нет мужчин. Развод давно перестал быть аномалией в нашем обществе, поэтому мужчина часто отсутствует и в семье. Таким образом, у мальчиков отсутствует мужской объект идентификации. Недаром часто можно услышать: «Мальчишка отбился от рук оттого, что в доме нет мужчины». И не в строгости здесь дело, а в присутствии живого и осязаемого мужчины, который стал бы для ребенка примером для подражания («я такой, как он»). Когда же мальчик со всех сторон окружен женщинами, единственным способом утверждения его мужского Я становится отграничение: «я не такой, как вы, я другой», и выражается это чаще всего в оппозиции, в сопротивлении матери, а в саду — воспитательнице. Девочке в этом отношении легче, она может идентифицировать себя с воспитательницей и отсюда черпать свою силу. Но отсутствие мужского любовного объекта в ее жизни тоже имеет свои печальные последствия: мужчина в ее представлении становится то ли существом фантастическим и идеализированным («как в кино»), то ли немощным созданием, на которое нельзя положиться (потому что таков отсутствующий отец).

 

Что можно предпринять в такой, казалось бы, безвыходной ситуации? Если вопрос касается семьи, то Фигдор рекомендует, чтобы отца в какой-то степени заменил какой-либо другой «мужской объект» — например, дедушка или друг семьи, который интересовался бы ребенком. Но что делать в детском саду, где ребенок проводит большую часть своей жизни с одной воспитательницей? О присутствии в группе двух воспитателей (мужчины и женщины) остается только мечтать. Тем не менее многое может сделать и воспитательница. Прежде всего, ей (и матери, к слову, тоже!) необходимо отказаться от пренебрежительных замечаний в адрес «этих ужасных мужчин», напротив, по возможности ими восхищаться (не стричь под одну гребенку), хвалить мальчиков именно за то, что они мальчики (как и девочек за то, что они девочки). Если воспитательница будет давать почувствовать мальчику свое уважение, он наверняка станет проявлять меньше строптивости, ведь нет оснований быть строптивым по отношению к человеку, чью любовь мы постоянно ощущаем.

 

Отказаться следует и от таких замечаний: «Что разнюнился, как девчонка» или восхищенных восклицаний: «Смотри, она прямо как мальчишка!» Как бы безобидно ни звучали подобные замечания, они унижают тех и других, к тому же в них заложено настойчивое послание, что быть женщиной — это ужасно!

 

5. Помогать детям приобретать уверенность в своей культурной идентичности. Что мы имеем в виду? В узком смысле это касается, например, детей представителей национальных меньшинств — им надо внушать уверенность в их полноценности. Как это делать? Достаточно уже, если мы не будем слишком сильно восхвалять свою собственную национальность: в этом восхищении тоже заложено послание: мы лучше всех! В результате дети других национальностей начинают испытывать чувство «второсортности».

 

Фигдор рассказывает, как одна австрийская мать искала у него совета по поводу дочери («Вы не представляете, что это был за очаровательный ребенок, настоящая шоколадная принцесса!»). Девочка сильно страдала из-за своего цвета кожи: ее отец был суданец, а ей непременно хотелось быть такой, как мама и ее подруги в школе.

 

Несмотря на то что развод, как мы говорили, давно стал своего рода социальной нормой, дети из так называемых неполных семей продолжают сильно стыдиться свого положения, они чувствуют себя униженными. Но если внимательно посмотреть вокруг, мы увидим, как много есть семей, не похожих друг на друга. У одного ребенка есть только мама, у другого две мамы и два папы (то есть родители плюс мачеха и отчим), третий живет с бабушкой и дедушкой и т. д. Надо помогать этим детям учиться признавать свою индивидуальность: «Это моя жизнь, моя судьба, я такой, и всё!» У нас до сих пор идеализируются полные семьи, почти нет книг о детях, где ребенок живет только с одним из родителей. Хотя, к счастью, в последние десятилетия появляется все больше фильмов о детях, родители которых в разводе.

 

Очень важно, чтобы воспитательницы, рассказывая разные истории, подчеркивали время от времени, что герой истории жил, например, со своей мамой, и вовсе не потому, что отец его «умер как герой», а просто родители разошлись.

 

Таким образом у детей с подобной же судьбой будет развиваться уверенность в себе: я не один такой, это нормально, и мне нечего стыдиться.

 

6. Помогать детям в развитии продуктивных неврозов. Эти странные слова означают следующее. Существует два значения слова «невроз». С общепринятой точки зрения это невротическое заболевание, которое проявляется в невротических симптомах, заставляющих человека страдать (боль, ревность, навязчивые действия, страхи, перемены настроения, агрессивность, тик, заикание, мигрени и т. д.).

 

Но в психоанализе это слово употребляется и в другом значении, о котором мы уже говорили. Вся наша психическая структура строится по образцу неврозов. В определенном смысле все мы «невротики»; почти нет таких психических особенностей, которые, будучи негативными, не имели бы и определенного позитивного значения. Когда мы спрашиваем наших слушателей на семинарах, какими они хотели бы видеть своих детей, выясняется, что каждому хотелось бы ребенка живого, умеющего открыто выражать свои чувства, реагировать на обиды и т. д. Но ведь именно на таких детей чаще всего жалуются учителя, воспитатели, да и сами родители тоже.

 

В одной из своих работ Фигдор рассказывает о ребенке, который первые два года своей жизни странствовал от одних родственников к другим, поскольку его мать не была в состоянии о нем заботиться. Когда мальчик вырос, у него начались депрессии, он прошел десять лет психоанализа и в результате стал психоаналитиком. «Я не знаю второго коллеги, который с такой быстротой умел бы прочувствовать, что происходит в человеке. В свое время он научился приспосабливаться и идентифицировать себя с людьми, от которых зависел; конечно, большую роль сыграл также и его врожденный талант, но что я хочу сказать: у каждого ребенка есть свои особые проблемы и свои особые наклонности, и мы должны уметь заметить, какие именно стратегии преодоления развивает данный ребенок, чтобы помочь ему в их развитии. Есть дети, которые убегают в числа, другие рисуют, третьи становятся артистами или клоунами и т. д.».

 

Забот у воспитателей много, и труд их нелегок. Повторим еще раз: мы не предлагаем рецептов, как можно избавиться от конфликтов. Но если мы будем знать, что наши трудности — неотъемлемая часть воспитательных будней, мы не будем считать себя неудачниками. Мы станем искать пути разрешения наших проблем, а находя, будем гордиться нашими победами. Не так ли?